Мой ребенок за неделю пребывания в детском саду обнаружил некоторые несоответствия в системе дошкольного образования и наотрез отказался посещать сие заведение. Наотрез, потому что продолжать разбираться, почему заставляют есть, когда не хочется и почему надо ходить друг за другом, когда впереди оказывается вовсе не друг, не было никакого смысла. То есть сразу стало понятно, что внести какие-либо коррективы и изменения не получится. Нянечка, с синяком под глазом и воинственным отношением к любому невыполнению заведенного порядка, казалась окончательно безнадежной для мирного взаимодействия.
Я, не подозревавшая о каких-либо подвохах в вопросе распределения обязанностей «мама на работу, ребенок — в сад», пребывала в некотором замешательстве. Крепко держа ребенка за руку, на всякий случай, строго сказала: «Чтобы сидела как мышь!»
И мы отправились в мой институт на заседание кафедры, обсуждать чью-то диссертацию. Молчание дочери я расценила как понимание и уважение к выбранной мною профессии. Через какое-то время, уже по дороге, рассматривая (якобы) виды из окна автобуса, ребенок осторожно поинтересовался: «А можно я буду сидеть как зайчик?»
Я впала в ступор. Пока я тут вся из себя важная — научный сотрудник — перебирала в голове фундаментальные проблемы организации и управления (отдел так назывался), мой ребенок был занят куда более важными мыслями. Он пытался определиться и самоидентифицироваться в новых для него условиях. С садом было все понятно. А с институтом этим в самой Академии Наук — пока нет.
Началось заседание. Важные мужи с правильными гуманитарными факультетами за плечами снисходительно поглядывали на Бог весть зачем прибежавших биологов. Где они там среди инфузорий туфелек философские проблемы рассмотрели? Ни философы, ни биологи не ожидали, что математик, вздумавший защитить кандидатскую по философии, будет вещать три часа кряду, не дав никому шанса задать какой-нибудь, мало мальски похожий на научный, вопрос.
Майское солнце объективно палило в огромные окна. Каждый присутствовавший в аудитории субъективно не решался показать остальным свою несостоятельность в вопросах математических моделей, скрывающих в себе глобальные философские проблемы. Соискатель уже и сам запутался в самим же созданных диалектических противоречиях и повторял одно и то же практически не изменяя последовательность изложения доводов.
Ребенок , увлеченно орудуя карандашами, за это время уже успел расположить солнце в самых разных ракурсах относительно домика и речки. И, видимо, поняв, что и у говорившего без перерыва дядюшки тоже не осталось больше возможных вариантов, деловито хлопнул ладошкой по столу: «Ну, все! Хватит! Я какать хочу!»
Раздался такой облегченный хохот еще секунду назад изо всех сил изображавших серьёзность дядей и тетей. Заседание тут же прекратилось ко всеобщей радости. На ребенка обрушилось столько внимания и любви, что если бы он тогда мог что-то изречь по поводу обсуждаемой диссертации, то это сразу же было бы внесено в протокол как самая ценная рекомендация занудному соискателю на соискание кандидатской степени.
В сад ребенок больше не пошел. Когда пришло время, отправился уже в свой университет, чтобы вплотную и с научной точки зрения заняться проблемами коммуникации.